VI
«В места, куда не долетают птицы…»
Ночь накануне отъезда Вахита прошла в хлопотах. Никто не ложился, каждому хотелось побыть с ним. Мать зашила в нагрудные карманы бумажки с текстом каких-то молитв.
Вахит тоже готовился. Он отобрал часть своих книг.
Назавтра пришли товарищи Вахита, — решено было выехать из деревни вместе. Несмотря на хмурую зимнюю рань, собралось довольно много народу. После многократного прощания парни сели в сани и тронулись в путь.
Как только сани покатились по широкой деревенской улице, Шайбек и Сайфулла запели:
Горшок чугунный на огне дымится:
То варится, кипит обед солдата.
В места, куда не долетают птицы,
Увозят для страданий, бед солдата…
Вахит сидел в санях молча, но его душа тоскливо заныла. От печальной песни парней, от ее грустной мелодии не только у родителей новобранцев, но и у посторонних людей задрожали губы и слезы навернулись на глаза.
С их отъездом словно не стало какой-то частицы деревни, чего-то не хватало, и на душе было тоскливо.
Парни приехали в уездный город и предстали перед воинским начальником. Через несколько дней новобранцы, съехавшиеся из множества деревень этого уезда, получили назначения в разные города.
Вахит, Сайфулла и многие другие должны были ехать в Киев, Шайбек — в Варшаву.
Многие новобранцы, в том числе и Вахит, не знали, где находятся эти города и далеко ли до них. Начались взаимные расспросы, догадки, предположения. Парни просто измучились, стараясь запомнить непривычные названия городов, куда им надлежало ехать.
Новобранцев сдали старым солдатам, приехавшим за пополнением. С солдатами прибыл и офицер. Отъезжающих новобранцев привели на вокзал и выстроили перед длинным рядом вагонов.
У Вахита и деревенских парней, застывших в одной с ним шеренге, закружились головы от многолюдного вокзала, от воя маневренных паровозов, сновавших по рельсам с шипением и протяжными гудками. Парни и восхищались всей этой невидалью и были изумлены и подавлены.
Офицер, командовавший новобранцами, похаживал по перрону с папиросой в зубах, поджидая начальство, которое вскоре и явилось. Офицер встретил их, подобострастно, лихо отдавая честь. Старшие офицеры приказали ему что-то, и он, склонив голову, отошел к стоявшим навытяжку старым солдатам и повторил приказание. Была подана команда — новобранцам грузиться в вагоны. Начался шум и гам, длившийся довольно долго.
Вагоны с грохотом и треском сдвинулись с места, и люди, не успевшие еще рассесться, повалились в сторону, как снопы в бурю, и только когда поезд, набирая скорость, мерно отъехал от вокзала, шум и гам внутри вагона унялись. Люди притихли. Одни смотре ли в окна и кивали головой провожающим. Другие, печалясь о том, что уезжают из родных мест, погрузились в невеселые думы.
Поезд прибавил ходу, и в окнах замелькали пристанционные постройки, окраинные дома, телеграфные столбы. Паровоз все набирал скорость, и вагоны, словно повторяя без конца: «Мы поехали, поехали!» — докатились быстрее.
Вахит очнулся от тяжелой задумчивости и осмотрелся. Новобранцы заполнили весь вагон; одни отдыхали, устроившись на собственных вещах, другие принялись за снедь, взятую из дому, третьи беседовали вполголоса на самые разнообразные темы.
Вахит с удивлением смотрел на некоторых солдат говоривших так уверенно, будто они все понимают и хорошо знают, в какой город едут. Особенно поразил Вахита один рослый, одетый по-городскому парень с копной нестриженых темных волос, похожий на русского. Вахит был восхищен его бойкостью, его способностью ничему не удивляться, умению замечательно говорить по-русски, несмотря ни на что сохранять бодрость и веселье. Вахит решил при удобном случае расспросить этого парня. Больше всего хотелось ему знать, где находится город Киев и далеко ли до него.
Улучив минуту, Вахит нерешительно подошел к бойкому парню и спросил:
— Родной, далеко ли находится город Киев, куда мы едем? В какой стороне он?
Тот пристально посмотрел в смущенное лицо Вахита.
— Еще далеко, — сказал он. — Если поезд не будет часто стоять в пути, доедем в четыре дня. Разве ты не знаешь, куда едешь? — он удивленно посмотрел на Вахита.
— Нет, — признался тот, — не знаю…
— Разве ты не изучал географию? Вахит растерялся и смущенно ответил:
— Нас не учили таким вещам… — Он вздохнул.
— А что ты учил?
Вахит помялся в нерешительности и ответил:
— Мы изучали религию.
Парень посмотрел на него с жалостью и заметил:
— Для жизни этого мало, родимый. Вот сейчас какая тебе польза от религии? Трудно будет тебе привыкать к солдатской жизни…
Парень рассказал о Киеве, — о том, сколько до него верст и каков этот город; рассказал так подробно, будто уже бывал там.
Вахит глубоко вздохнул, словно сожалея, что он не таков, как этот парень.
— Ты не виноват, что ничего этого не знаешь… — сказал собеседник Вахита, будто проникая в его мысли. — Таким беднякам, как мы с тобой, закрыты пути к знанию. Вот тем, кто побогаче и сам старается учиться в русских школах по-новому, им открыты пути жизни, они и поднимаются выше по ее ступеням… Да. тебе не довелось так…
Вахит не понял глубокого смысла этих слов, но тем не менее черноволосый парень показался ему близким человеком, и он стал внимательно приглядываться к нему. Порою парень что-то читал потихоньку, словно остерегаясь чужого взгляда; если кто-нибудь подходил к нему, он быстро прятал то, что держал в руках.
Воспользовавшись удобным моментом, Вахит спросил его, что он читает. Оглянувшись по сторонам, парень ответил:
— Читаю газету. На суконной фабрике забастовали рабочие, в N…ской губернии крестьяне отобрали землю у помещиков.
Присев на деревянный сундучок, он вполголоса рассказал Вахиту о событиях, происходивших в те дни.
Вахиту впервые довелось услышать о таких вещах, и он мало что понял, но задавать вопросы постеснялся. Прислушиваясь к стуку колес, мысленно повторяя все сказанное этим парнем, он погрузился в глубокие думы.
В течение нескольких дней поезд шел с одинаковой скоростью. В стороне от полотна железной дороги возникали и исчезали бесчисленные деревни с белыми церквами, с хатами под соломенными крышами; изредка мелькали дома под железными, зелеными кровлями. Поезд останавливался в больших городах, — в центре они были украшены церквами, а по окраинам маячили высокие фабричные трубы. Между городами и селами залегли крестьянские земли, иссеченные на мелкие клочки, а рядом с ними богатые помещичьи имения, сплошные массивы господской земли, двухэтажные дома под зелеными крышами и ладные, тоже крытые железом дворовые постройки, конюшни, коровники, хлебные амбары.
Молодым солдатам, и не подозревавшим, что земля так обширна и многолюдна, что жизнь так разнообразна, дорога эта показалась необыкновенно долгой, а жизнь, бурлившая вокруг, — головокружительной.
Темноволосый парень, наблюдая путевые контрасты, нищету деревень и богатство господ, все хмурился и говорил:
— Куда ни пойдешь, всюду злое неравенство: на тысячу изб с соломенными крышами — один каменный дом под зеленой кровлей, рядом с наделом в полдесятины — тысяча десятин барских лугов и пахоты…
Но Вахит не мог понять глубокого смысла его слов, удивлялся тому, как близко принимает все это к сердцу парень. И Вахит все больше и больше сближался с ним. Его слова и советы были по душе Вахиту. Вахиту даже казалось, что смелость и бойкость этого парня в будущем, в трудную минуту, еще помогут и ему.
И вот, после долгого пути, с однообразием чересполосицы, белых мазанок под соломенными стрехами и помещичьих усадеб, посреди оголившихся черных садов, поезд наконец достиг назначенной цели. Новобранцев высадили из вагонов и построили на мокром после дождя перроне. После поименной поверки их с мешками и сундуками разной величины на плечах повели через город и поместили в огромной, мрачной казарме.